Будь счастлива, Элькеляйн!

Электропоезд ?Ковель - Львов?, весело выстукивая свои гаммы, вез меня к месту пересадки - я еще не решила, то ли на поезд, то ли на самолет - курсом на Донецк.
Командировка подходила к концу, в офисе меня ждал корпоративчик по поводу не так давно введенного праздника - Дня пожилого человека, а в нашем отделе, так получилось, почти все были ?старые клячи? (по Эльдару Рязанову). Раздумывая над судьбами нашего, послевоенного поколения, я испытывала желание ?подцепить? себе собеседника примерно своего возраста. Взгляд упал на пожилую женщину. Видно было, что глаза у нее на мокром месте и была она в состоянии глубокой задумчивости. В ее руках была только дамская сумка, правда, модного сейчас большого размера, да маленький очень древний, старомодный чемоданчик, то ли картонный, то ли фанерный - еще как бы не военных времен, помнится, родители мои такие повыбрасывали. Ей, наверно, тоже хотелось поделиться с кем-то своей грустью. Так мы нашли друг друга.
- Вот ездила на могилку своей бабушки, двоюродной? Я сама из Донбасса (тут я обрадовалась, что мы землячки), путь неблизкий. Может, не хватит мне больше ни сил, ни здоровья, ни денег, чтобы приехать в эти края, еще раз попрощаться. Так получилось, что родители мои развелись и я в раннем детстве осталась с бабушкой, ее сестрой и братом. Они все - как осколки минувшей войны. У всех искалеченные судьбы, да и здоровье подорванное. Но дружные были, любили друг друга, своих племянников и племянниц, а меня как любили! - она нежно и задумчиво улыбнулась, погружаясь в воспоминания детства. Бабушкина сестра - Анастасия, мы, дети, звали ее Нана (ударение на первом слоге), была очень красивая женщина. Глаза большие, а цвет изменчивый: от ярко-зеленого кошачьего до медово-гречишного - в зависимости от настроения и погоды. Густые длинные косы, черные с махагоновым отливом. Прекрасная фигура, длинные стройные ноги. Говорят, перед войной ее приглашали сниматься в кино, да она не решилась.
Во время оккупации нашего города Нану и ее брата с женой угнали в Германию. Там они ?отбывали трудовую повинность? в разных городах. Но после освобождения списались и встретились все в городе Карловы-Вары. Это в Чехии. Тогда этот город назывался Карлсбад и входил в состав так называемой Судетской области, которую перед войной присоединила к себе Германия. Они стали работать как вольнонаемные в частях Советской Армии, которые были расквартированы в городе. Нана - машинисткой-стенографисткой. Поселили их в роскошной, по нашим представлениям тех времен, гостинице. Она называлась ?Империал?, вот видите, - собеседница раскрыла раритетный чемоданчик и достала из него небольшой, такой же раритетный, альбомчик. В нем были фотографии с видами курорта Карловы-Вары, интерьером гостиничных холлов и фотопортретами запечатленных людей.
- Вернулись они, наверное, в году 50-м, в соответствии с Женевской конвенцией 1949-го, по которой воюющие страны должны были провести репатриацию на родину военнопленных. Да и Указ Президиума Верховного Совета СССР по этому поводу был, - продолжала она свой рассказ. - Маленькая была, плохо помню, когда они появились у нас дома. Потом вернувшийся бабушкин брат с женой уехали из нашего захолустья в Москву, счастья искать. А Нана осталась. Что-то в ее жизни трагичное было, какой-то надлом. Вот видите этот чемоданчик? Он всегда лежал глубоко в бабушкином резном сундуке, доставали его редко. И хотя мне всегда было интересно пересмотреть все хранящиеся там ?богатства?, мне его в руки не давали. Это ее чемоданчик. А в нем, - она протянула большой фотопортрет в необычной рамке? Это был портрет девочки 3-4-х лет. Вьющиеся пышные волосы. Лучистые глаза. - Видите? Она всегда смотрела на него со слезами и проводила так ласково по нему рукой.
?Это Элечка?,- как-то ответила она на мой немой вопрос. - ?Эльвира? Как моя подружка??. - ?Нет. Это Элькеляйн?. Разговор как-то резко оборвался. Иногда, редко, мне доводилось видеть, как она достает этот портрет, гладит его, горестно вздыхает и шепчет: ?Ах, Элькеляйн, Элькеляйн? Тебе там лучше, гораздо лучше? Будь счастлива, девочка??. А еще там платьице лежало детское, гипюровое. У нас тогда таких не было. Сначала его никому не давали, а потом сестренка младшая сносила?
Бабушка как-то сказала, что Нана там, в Чехии, тогда в немецкой, жила в семье, в которой нянчила этого ребенка. Но когда я подросла, очень засомневалась в том, что просто нянчила. Уж очень болело это в ней. Подозреваю, что это ее девочка, ее ребенок. Ведь проводили репатриацию и насильно. Отказ вернуться во времена Сталинского режима был чреват очень тяжкими последствиями и для нее самой, и для отца, сестер и братьев, оставшихся в Союзе. А отец ребенка, конечно же, его не отдал бы. Нана прожила после войны недолго. Из цветущей красивой женщины она превратилась в изнуренного тоской и болезнью (заболела чахоткой) человека. Замуж так и не вышла. Мне кажется, именно тоска ее съела. Всегда ласковая, приветливая? Мы, дети, очень любили ее. Пока была в силах, помогала всем племянникам и племянницам растить детей (форма болезни у нее была закрытая). И сюда, в город N., уехала помогать племяннице. Здесь и умерла. Незадолго до смерти к ней в больницу привели последнюю ее воспитанницу, мою двоюродную сестру, которой тогда было около 4-х. Нана погладила ее по голове и прошептала: ?Будь счастлива, девочка??. Ей ли она сказала, или той, другой девочке? Вот и съездила к ней на могилку, привозила ей этот портрет. Сейчас в N. никого не осталось, все разъехались.
- Почему же вы не обратились в передачу ?Жди меня?? Это же сейчас возможно. Узнали бы, кто эта Элькеляйн, как живет.
- Ну и что бы я узнала? Кто ее отец, я не знаю. Рассказывал ли он ей о Нане? Может, и не рассказывал, чтобы не травмировать ребенка. А вдруг она ей и не дочь и все это мои домыслы? Много времени прошло. Сейчас ей должно быть за 60. Семья, дети, внуки. Пусть будет счастлива, как хотела Нана, и спокойна.
Поезд прибыл на Львовский вокзал. Мы попрощались. Моя попутчица вышла из вагона, неловко прижимая к себе чемоданчик. Торопилась к двоюродной сестре, чтобы передать ей это наследство. Все-таки та жила ближе к N. и могла навещать незабытую могилку. А я села на скамью в привокзальном сквере, ожидая своего поезда. Стояла золотая осень, легкий ветерок шумел листвой над моей головой. И мне казалось, что это не шорох, а шепот: ?Элькеляйн, Элькеляйн, Элькеляйн??. Приеду домой, приду на корпоративчик и обязательно расскажу эту историю, о девочке, лишенной в то жестокое лихолетье матери и правды о ней. О сестре нашей, нашей ровеснице, которая тоже наверняка прожила непростую жизнь.
Будь счастлива, Элькеляйн!

Алиса Бекмес
Иллюстрация Алёны ЕМЕЛЬЯНОВОЙ http://optiua.net на одном ресурсе. Заходи на optiua.net и найдешь все что душе угодно.