И ДОКТОР ШЕЛ НА ПОМОЩЬ ЛЮДЯМ

Это лишь отрывок из большого стихотворения Евгения Дворянчикова. Жени Дворянчикова, врача и поэта, которого я знаю много лет. И в жизни, и в стихах он всегда прямолине­ен, всегда рубит, как говорится, правду-матку любому в лоб. И закадычному другу, и высокопоставленной особе, и... Нет, больным, которых лечит, он говорит спокойные, ободряю­щие слова. Самому мне у него лечиться, слава Богу, не при­ходилось, а вот от других отзывы о Жене слышал прямо вос­торженные.

- Недавно на приеме у него был, - рассказывал дав­ным-давно ветеран войны, тоже поэт Михаил Антонович Федченко, - какой внимательный доктор! И через несколько дней нашел меня, поинтересовался, как у меня дела идут с болезнью. И советов целую кучу дал.

И от других тоже слышал немало лестных отзывов о док­торе Дворянчикове. Радовался за него, ведь хвалили не просто врача, а знакомого мне человека, коллегу по перу, чьи стихи приходилось не раз читать.

О том, что Женя тоже побывал в зоне чернобыльского бедствия, я узнал на митинге в день одной из очередных дат той страшной катастрофы. У Вечного огня в центре города собрались тогда ликвидаторы, жители Макеевки. В первом ряду стояли матери, жены и дети умерших чернобыльцев. Они держали в руках портреты тех, кого уже нет. Выступил на митинге и Евгений. Он читал стихи, рожденные в его серд­це после пребывания там, где шло сражение со смертью. Каждое его слово било в цель, жгло душу, заставляло сжи­мать зубы. А женщины в черных платочках и с теми портре­тами в руках плакали и не вытирали слез...

В тот день мы поговорили с ним. Вернее, говорил только он. Вовсю ругал крепкими словами чиновников разных мас­тей и уровней, которые тогда скрывали от ликвидаторов до­зы получаемого ими облучения, не умели правильно органи­зовать эвакуацию и спасение людей из сел зараженной зоны, и особенно тех «вождей», которые 1 мая 1986 года вывели на­селение Киева на демонстрацию.

- Людей на демонстрацию вывели, а сами, гады, свои се­мьи вывезли в первую очередь, - возмущался он.

Ну что тут скажешь? Дворянчиков есть Дворянчиков. Что думает, то и говорит.

Потом, в 2002 году, в газете «Купеческий вестник» про­читал его «Записки врача-чернобыльца», опубликованные в четырех номерах подряд. Ух, как зло писал он о тех чиновни­ках и партократах. И с какой болью о людях, попавших в бе­ду в те дни! Особенно о беспомощных стариках и женщинах с детьми. И теперь мне нет надобности расспрашивать Евгения о том, что он видел, что пережил в тот трагический май 1986 года, когда с большой группой медиков области побывал там, в Полесском районе, где ему пришлось участвовать в эвакуа­ции тех самых забытых стариков и женщин. Лучше приведу несколько отрывков из этих «Записок...», из которых чита­телю все будет понятно. Вот эти отрывки:

«Что касалось индивидуальных средств защиты, то ока­залось, что государство было совершенно не готово к защите своих граждан. Так, например, маски-«лепестки» через час-два работы выходили из строя и у тех немногих, у кого они были, висели на шее, как балласт... Это была не бравада. Просто маски-«лепестки» не работали».

А вот что пишет Евгений о приключениях со справками о пребывании в зоне, которые не все, в том числе и он, сумели вовремя получить.

«Много лет спустя один крупный чиновник мне сказал: «Что вы хотите? За несколько дней пребывания в зоне обес­печить свое будущее? А где справки?» Я ему ответил: «Алек­сандру Матросову понадобилось три секунды, чтобы уйти в бессмертие.... Правда, у него, как и у меня, тоже нет справ­ки...» Чиновник по привычке затопал ножками, но потом опомнился и замолчал».

А еще вот эти Женины строки. И их пишет суровый, бес­компромиссный человек, которого слабаком уж никак не на­зовешь. Но в этих строках он совсем иной:

«Я пишу эти строки и плачу. Плачу о тех, кого уже нет с нами, плачу о тех, кто еще остался, - искалеченных и уни­женных. Ведь сколько молодых людей стали импотентами! А сколько потом не выдержали обид и издевательств, спи­лись, покончили с собой. Надеюсь, что Бог простит им этот страшный грех - самоубийство. Тем более, что в Библии Чер­нобыль предсказан пророком».

В этих словах - и товарищ по сражению со смертью, и док­тор, и поэт с ранимой душой, и человек...

И непосредственно о том, чем ему приходилось там зани­маться:

«Надо было работать быстро и четко. Важно было побыст­рее вывезти людей из зоны повышенной радиации. Села, уже обнесенные колючей проволокой, охранялись военным пат­рулем на бронемашинах. В одном из таких сел у меня возник­ла проблема: молодая беременная женщина вместе с дочкой лет 6-7 отказывалась от эвакуации. И никакие мои доводы и уговоры не действовали. Она заявила мне, что никуда не уедет, пока не узнает, где сейчас находятся ее муж и сын. Как потом оказалось, они были эвакуированы разными экипажа­ми и в разные места. Сведений никаких не было...»

И еще:

«Старики отказывались уезжать, они говорили: «Куда мы поедем? Кому мы нужны? Нам все равно подыхать. Дайте нам подохнуть дома». Другие старики также тайком, прячась от милиции и военного патруля, пробирались домой. Это было повсеместно, во всех селах, пробирались, чтобы на­кормить оставшихся коров, птиц, собак и кошек. Старики говорили: «А как же? Это же живые души! Как же их бро­сить?» Вот почему во многих селах, которые уже были отсе­лены, оставались еще люди - беременные женщины, преста­релые, больные».

А этот эпизод вообще невозможно читать спокойно. Ока­зывается, было и такое. Трудно поверить, но Евгений Дво­рянчиков этот случай не придумал. Такое вообще невозмож­но придумать. Даже фантасту.

«Уже не помню, из какого села, также окруженного ко­лючей проволокой, пришлось вывозить парализованного старика, который несколько дней просидел в инвалидной ко­ляске. Его бросили сын и невестка. Они уехали».

Бросил сын. Но доктор Дворянчиков бросить человека не мог. Он с товарищем погрузили старика в машину, отвезли в Киев, сдали на руки медикам.

Давайте дальше читать «Записки врача-чернобыльца». Где нам еще удастся узнать о таких эпизодах человеческой трагедии и человеческого мужества?

«...Нас остановил мужчина, который стоял на обочине пу­стынной трассы с женщиной и девочкой четырех лет. Мы остановились. Он сказал: «Я - врач, работаю в селе, несколь­ко часов стоим уже на трассе». Он попросил меня: «Я оста­нусь, а вы, пожалуйста, отвезите попутно в Киев мою жену и дочку». Я был непреклонен. Дело в том, что был дан приказ: никого по дороге не брать и не подвозить.

Вот сила приказа! Мы поехали дальше. Метров через 200-300 я подумал: «Господи, что же со мной случилось? Я - безотцовщина, выросший по законам улицы, - не выдавать, не предавать, не бросать, я - вдруг бросил человека на доро­ге. Бросил своего же коллегу с такой же дочкой, как и моя. Я - струсил! Сказалась сила безумного следования приказам. За­орал водителю: «Стой!» Мы сдали назад. Я извинился. Поса­дил в салон женщину с ребенком. Попрощался с коллегой. Успокоил его, как мог. Мы рванули в Киев.

...Все-таки я нарушил приказ и поступил вопреки... и пра­вильно».

Таких эпизодов в те дни у Евгения было очень много. И каждый раз он приходил на помощь людям - старикам и ста­рушкам, беременным, больным... Впрочем, он делал привыч­ное дело, которым занимался много лет и до этого, – спасал людей. Он оставался доктором и там, в самых экстремальных обстоятельствах. Спасал других, не думая о себе. Так, как это делали многие из тех, кто принимал когда-то клятву Гиппо­крата, кто испытывал вакцины прежде всего на себе, перели­вал больным свою кровь, шел по бездорожью по проселоч­ным дорогам на зов страждущего.

Ту «вакцину», которая зовется радиацией, он тоже испы­тал на себе в числе первых ликвидаторов. И симптомы ее воз­действия мог бы, как медик, подробно описать. Не знаю, мо­жет, он уже и пишет об этом...

Но приведу еще одну выдержку из записок Евгения Дворянчикова:

«Меня часто спрашивают - кто с наивным любопытством, кто с иронией: «Теперь бы ты поехал туда, если бы?..» Сце­пив зубы и глядя в глаза, я тихо отвечаю (я научился отве­чать тихо): «Поехал бы!»

А закончу эту главу строками из еще одного стихотворе­ния Евгения:

Чернобыль - запись на полях:

И мой, и твой, и общий крах.

И двигал мной не рубль, не страх,

Не думал я об орденах.

Как ты, тогда я в жизни той

Спасал людей - не звук пустой –

И горький пью судьбы настой,

Но не скажу: «Зачем? Постой!»